Чем занимается директор благотворительного фонда
Опубликовано: 07.05.2025
Какая работа в благотворительности эффективнее – за зарплату или за идею? Надо ли НКО ориентироваться на среднерыночные зарплаты, нанимать высококвалифицированных специалистов? Мнение бизнес-экспертов
Фото с сайта retailgazette.co.uk
Помогаешь другим – довольствуйся малым, а хочешь зарабатывать – иди в бизнес. Многих коробит и даже шокирует, если в некоммерческой организации сотрудник, пусть даже директор фонда, получает такую же зарплату, как в обычной компании.
Но фондам, чтобы эффективно помогать, нужно именно зарабатывать – если ты не профессионал и не умеешь убедить бизнес, частных доноров регулярно жертвовать деньги, твои подопечные останутся без помощи. Мы поговорили с представителями крупного и среднего бизнеса о том, на какие критерии, по их мнению, следует опираться, высчитывая зарплату не только директору, но и сотрудникам НКО.
Мария Захарова, директор по коммуникациям и социальному развитию компании «Новард»:
Евгения Чистова, руководитель направления корпоративной социальной ответственности «Вымпелком»:
Поэтому в качестве идеальной картины для давно присутствующих на рынке и устойчивых фондов я бы говорила о необходимости приведения уровня их зарплаты к среднерыночному показателю. От этого выиграет вся отрасль в целом.
При этом мне не близка позиция привязывать процент от привлеченных средств к уровню зарплаты или премии менеджера. На мой взгляд, такой подход несколько диссонирует с ментальностью и целями работы в благотворительном секторе.
Как быть, когда фонд только начинает свою работу? У меня нет ответа на этот вопрос. Думаю, что управленец с хорошими компетенциями, который решится его возглавить, должен закладывать эти риски и понимать, что на первых порах его вознаграждение будет ниже среднерыночного.
Я за фиксированный и усредненный доход для менеджеров и сотрудников без премиальных составляющих. Относительно процента от фандрайзинга – существует же практика фиксирования отраслью той суммы, которая направляется на уставную деятельность фонда. Думаю, ее и надо придерживаться.
Гор Нахапетян, соучредитель фонда «Друзья»:
Как мотивировать специалиста из бизнеса перейти в благотворительную отрасль? Платить ему конкурентную зарплату – одно из важных условий. Сколько заплатили – столько и можно спрашивать: ставить kpi и ждать от профессионала 100% включенности и заинтересованности в результате. Кроме того, если директор фонда будет получать совсем небольшую зарплату, ему будет сложно фандрейзить: человеку с зарплатой $500 сложно говорить с донорами о суммах в сотни тысяч долларов. Плюс важны его круг общения, связи, вес в обществе.
Алексей Захаров, основатель и президент SuperJob.ru:
Директору благотворительного фонда надо платить зарплату. Если только речь не идет о жене главного спонсора. И можно платить много. Ведь его мера ответственности не отличается от той, которая лежит на директоре коммерческой структуры, а часто она даже выше. На мой взгляд, годовая зарплата в размере от 0,1% до 0,3% или даже 0,5% годового бюджета организации – нормально. А может быть и больше.
Пока никакой стандартной практики у нас нет. Я знаком примерно с двадцатью директорами благотворительных фондов. Они работают в разных сегментах и среди них не найти двух с одинаковыми окладами. Знаю, что некоторые не получают ничего, работая на общественных началах, и являясь основными спонсорами фонда. Но у них есть заместители, которые получают зарплату.
Если это общественный фонд, то доход его директора всегда зависит от успешности фандрайзинга. И это всегда, так или иначе, процент от собранных средств. А если мы говорим о частном БФ, то его могут возглавлять близкие родственники олигарха, например. Нужно ли в этом случае говорить о зарплате?
Вообще я считаю, что благотворительные фонды должны раскрывать информацию о зарплате директора и сотрудников, как это принято в Европе и США. Фонды эффективно собирают деньги для нуждающихся, направляя от 2 до 50% от собранных средств на оплату административных расходов, в том числе на зарплату сотрудников и директору. Среди последних встречаются и долларовые миллиардеры, это не редкость. Например, Фонд Билла и Мелинды Гейтс, активы которого оцениваются в $42,3 млрд, или голландский фонд Stichting INGKA ($36 млрд).
Юлия Верезей, директор по обучению Clarins Group:
Понятно, что есть еще такой важный аспект, как служение, призвание в том, чтобы помогать другим. Если руководитель фонда – сильный менеджер и им движет глубокая потребность помогать другим людям, я уверена, что он или она не будет злоупотреблять своим положением, и от этого выиграют все.
Мы просим подписаться на небольшой, но регулярный платеж в пользу нашего сайта. Милосердие.ru работает благодаря добровольным пожертвованиям наших читателей. На командировки, съемки, зарплаты редакторов, журналистов и техническую поддержку сайта нужны средства.
Оказывается, третий день кипит в интернете спор: известный профессиональный благотворитель Митя Алешковский, возглавляющий портал "Такие дела" и фонд "Нужда помощь" , написал, что у него большая зарплата и он этим гордится, потому что всегда считал, что в благотворительном секторе платить должны "по рынку", то есть, конкурентную зарплату. Алешковский отметил, что у него в подчинении 100 человек, тут же сторонники мужчины по имени Митя заявили, что в Москве менеджер такой же квалификации в частном бизнесе получал бы от 800 тысяч в месяц. Дескать, столько и надо платить Алешковскому, который, на минуточку, занимается тем, что помогает другим фондам привлечь деньги на их проекты. Сам Митя считает, что ему даже недоплачивают. И тут же пишет, что у него одна машина, он ее отдал маме, у жены - еще одна, неудобное, поэтому благотворитель взял в лизинг третью и отдает по 57 тысяч в месяц за нее. Напомню, Алешковский попадал когда-то в скандал - оказывалось, что у него была платиновая карта пассажира нашей крупнейшей авиакомпании. И тогда уже стали спрашивать, как же Митя налетал на деньги жертвователей столько миль. Заметьте, у Мити Алешковского есть только школьное образование. И он уверен, что его работа стоит и 800 тыс. в месяц.
Увы, раньше мы уже слышали про необходимость платить большие зарплаты в НКО. Например, об этом много говорила глава "Дома с маяком" Лидия Мониава. Она утверждала, что ее зарплата около 120 тыс. руб., однако ряд бывших сотрудников фонда говорят, что в реальности девушка может зарабатывать окло 300 тысяч. При этом сама Монива рассказывала, что перечисления Москвы составляют лишь 1/5 от бюджета фонда - остальное это пожертвование. Все сотрудники "Дома с маяком" должны получать зарплату выше рыночной. Однако там проблемы с образованием: к примеру, по факту главный психолог и глава их выездной службы не имеет профильного высшего образования и, по-моему, вообще не закончил университет. Сама Мониава по образованию журналист, но работает с тяжело больными детьми.
И поэтому я в словах Алешковского и Мониавы вижу несколько заведомых ошибок и подмен.
1. Начнем вот с чего: если Митя Алешковский считает, что должен сверять свою зарплату с рынком топ-менеджеров в пределах Бульварного кольца, ему надо попробовать вне России найти аналогичное место с аналогичной для местного рынка зарплатой. Топ-менеджеру в Москве могут платить 800 тыс. в месяц, если боятся, что при меньшей зарплате люди его квалификации уедут за границу. Москва перекупает лучшие кадры в условиях открытых границы. Если Митя Алешковский не может устроиться в Лондоне директором фонда с зарплатой выше, чем полагается Борису Джонсону, в России он получает ее зря. Человек, которому платят в Москве 800 тысяч в месяц, в Лондоне будет иметь минимум 160 K фунтов в год. Если Митя Алешковский не может найти в Лондоне такую зарплату за аналогичную деятельность, ему лучше пересмотреть свои аппетиты;
2. Главная подмена состоит в том, что рынок зарплат Алешковского и Мониавы - не среди топ-менеджеров Сретенки - его формируют жертвователи. На какую зарплату они согласны, ту и должен получать Алешковский. Проверить это несложно. Достаточно регулярной и прозрачной публикации зарплат всего руководства и ряда ключевых сотрудников. Также - публикации общего зарплатного бюджета, рекламного. У Алешковского сложная отчетность, в ней даже жертвователям тяжело разобраться, множество журналистов пытались и бросили это дело. А надо, чтобы такая отчетность была простой и появлялась в СМИ.
Сейчас Алешковский отстаивает свое право иметь высокую зарплату, но даже в остром споре не может ее назвать. Потому что эту зарплату тут же опубликуют, и жертвователи будут решать. А Митя Алешковский где-то в глубине себя точно знает, что они не согласятся с большой его зарплатой и станут перечислять 100 рублей в другое место. Вот это рынок;
3. Были неоднократно тексты о том, что конкретно у Алешковского низкая конверсия. На один потраченный рубль они привлекают, как я понимаю, редко когда больше рубля. Журналист, специалист по отчетности НКО Светлана Машистова писала , например, что расходы на содержание фонда и рекламу на сайте "Такие дела" (тоже от Алешковского) составляют в некоторые периоды половину всех поступлений. Машистова много раз писала про деятельность именно структур Алешковского, непрозрачность и ненадежность их отчетности. Вот подборка. И здесь еще другие траты не названы. Сам фонд "Нужна помощь" публикует красочную, но непонятную отчетность . Из которой можно выяснить, например, что в 2019 году в АНО "Такие дела" поступило 103 382 389 руб., потратили 99 627 589 руб. на поддержку и развитие информационного портала, издательства и создание спецпроектов. В расшифровке эти почти 100 млн указаны потраченными на зарплаты, продвижение, издательство.
Еще 318 006 112 руб. в позапрошлом году получил сам фонд "Нужна помощь". Из них 247 245 987 руб. было переведено другим фондам как помощь. При этом, коммисся платежных систем - 9 354 188 руб. Ппомощь оказана в объеме примерно 238 млн рублей. Собрано было (плюсуем пожертвования фонду и порталу) 421 млн руб. примерно.
По американским стандартам такое соотношение доходов и трат на свои нужды - признак того, что благотворитель занимается благотворительностью для содержания самого себя.
Алешковский пишет, что их бюджет в прошлом году составил 580 миллионов (финансовой отчетности еще нет). Думаю, ему достататочно в простой и ясной форме написать, сколько из этих миллионов ушло на зарплаты персонала, аренду, рекламу. Если больше 20% - все структуры Алешковского токсичны, они наносят ущерб, занимая место на рынке тех, кто может работать более эффективно. То есть, обычные люди, фонды и больные граждане, недополучают конкретно 23,5% того, что собирают такие благотворители. Доводы Мити Алешковского о якобы западном подходе действуют на публику, которая не знает, как устроена в богатых странах благотворительность. Потому они поверят, что НКО работают так. Нет. Так не работают. Так, как говорите вы, работают филантропические организации: где на привлеченный доллар может быть потрачено двадцать. Но это деньги основатетей. А задача филантропа - приучить людей жертвовать. Множество наших самых модных благотворителей не эффективны, зато считают себя современными и прогрессивными. И сами понимают это, потому у них есть чудовищное нагромождение отчетности, потому, отстаивая право на свои зарплаты, они прямо их не называют, чтобы не шокировать подписчиков. Назвали бы на "Эхе" свои зарплаты и проверили бы заодно, по рынку они или нет.
И с Лидой Мониавой также. В "Доме с маяком" 15 коек, еще есть выездная служба. "Дом с маяком" не содержит тысячи детей, даже обезболивание тяжелое там получают от самого фонда, по словам его руководства, единовременно 2-4 человека. Нужна ясная лаконичная отчетность: у нас, де, столько-то детей получают-то то, столько-то полностью находятся на балансе своих поликлиник, мы их только навещаем, у нас такие-то зарплаты, наш персонал имеет такую-то квалификацию. И жертвователь сам будет решать - включится рынок.
Это нужно делать, чтобы страна цивилизовалась и конкурировала. А пока, как ни странно, прогрессивный либерал, весь за правду и светлое будущее Митя Алешковский упрямо тянет Россию назад, в пещерные времена, где никто ни перед кем не отчитывается, собирает с населения по 100 рублей и считает, что не обязан обсуждать свою зарплату. Алешковский часто выступает на "Эхе". Почему бы ему там не сказать, какая у него сейчас зарплата, какой она должна быть, по его мнению. А люди будут отвечать рублем, нравится им такой директор благотворительного фонда или нет.
Может ли директор благотворительного фонда работать по совместительству в организации, спонсирующей фонд?
Увольнение директора благотворительного фонда Севастополь.
Какова юридическая ответственность учредителей и директора благотворительного фонда?
Может ли директор благотворительного фонда получать зарплату и из каких источников.
Возможно ли совмещение должностей директора общественного благотворительного фонда и главного бухгалтера этого же фонда?
Может ли директор муниципальной школы выступать учредителем благотворительного фонда или НКО помощи школе?
При целевом сборе благотворительного фонда помимо реквизитов фонда может ли директор дать номер личной Карты visa. Сбор в соц. сетях.
Кто по закону отвечает за деятельность благотворительного фонда? Директор или учредители? Какую ответственность несут учредители?
Должен ли быть зам. директора благотворительного фонда учредителем самого фонда? Так как в документах учредителем числится только один учредитель.
Может ли повлиять долг перед банком одного из учредителей (директора) при регистрации благотворительного фонда?
Скажите пожалуйста при открытии Благотворительного фонда Директор обязательно становиться Юридическим лицом? Или как то можно остаться физическим?
Подруга предлагает меня назначить учредителем благотворительного фонда (она ген. директор). Чем это может мне грозить? Какова будет моя ответственность?
У НКО - благотворительного фонда - директор он же соучредитель. Директор оформлен совместителем на 0.25 ставки с момента создания фонда. Когда-то получал зарплату. Теперь поступлений нет, зарплату платить не из чего.
Как директору оформить себе отпуск за свой счет? Может ли он, находясь в таком отпуске, подписывать бухгалтерскую и налоговую отчетность, заключать договоры, ездить в командировки за счет средств спонсоров?
Уточните пожалуйста, может ли учредитель благотворительного фонда самостоятельно утвердить директора (не исключая себя) и на какой срок? Заранее благодарен!
В следующем вопросе: мой директор Благотворительного фонда хочет сделать перерегистрацию фонда из Москвы в Нижний Новгород, где я проживаю. Ее фонд зарегистрирован на ее домашний адрес, но также имеет и юридический адрес. Подскажите, пожалуйста, что нужно сделать для того, чтобы правильно перерегистрировать фонд, к чему может Минюст придраться, какие здесь возможны ошибки? Надеюсь на ответ! Большое спасибо!
Имеет ли право директор Благотворительного Фонда премировать своих сотрудников без утверждения этого решения Правлением Фонда, и что в этом случае пишется в строке Основание (в форме Т-11 приказ на премию)?
Ситуация следующая: Наша компания сдала в аренду благотворительному фонду тентовые шатры. Сейчас директор этого фонда от нас прячется т.к. у него нет денег заплатить за аренду и вернуть нам шатры (они находятся в Москве, а мы в Екатеринбурге). Наш человек приехал в Москву и нашел где находятся наши шатры (они у администрации парка в котором благотворительный фонд снимал площади для мероприятий), но нам их не отдают ссылаясь на то что директор этого благотворительного фонда тоже должен им денег и наши шатры в залоге. Какие наши действия?
Имеет ли право гос. служащий (средне звено в управлении) одновременно занимать должность директора частного благотворительного фонда. Если да, какая статья закона определяет это?
Как можно получить социальное жилье бездомному человеку, у которого есть только паспорт без прописки, живет на улице, иногда в социальной гостинице, в лучшем случае. Директор Благотворительного фонда.
В Благотворительном фонде происходит смена директора, сразу оговорюсь, что ранее с момента создания и регистрации фонда был и есть единственный учредитель и он же являлся директором, трудовой договор не заключался, заработная плата директору не начислялась и не выплачивалась. Руководство фондом единственный учредитель (он же директор) осуществлял безвозмездно (бескорыстно). Отчеты сдаем с нулевыми показателями.
Сейчас директора берут со стороны, который также будет осуществлять руководство фондом безвозмездно (бескорыстно), фонду просто нечем платить заработную плату и делать необходимые отчисления. Все поступающие ден средства целевые и уходят на те цели, на которые пришли. Грантов нет. Поступлений в уставную деятельность нет, либо крайне редко. Вопрос: если единственным учредителем и директором благотворительного фонда теперь будет являться не одно и тоже лицо, который не мог заключить трудовой договор сам с собой, т.к. подписание трудового договора одним и тем же лицом от имени работника и от имени работодателя не допускается, то как быть теперь, когда учредитель и директор разные люди?
По данным отдела исследований благотворительного фонда «Нужна помощь», по состоянию на март 2020 года в России активно работали около 4 тыс. благотворительных организаций. При этом три четверти получали частные пожертвования.
В апреле 2020 года благотворительный фонд развития филантропии «КАФ» выпустил очередное «Исследование частных пожертвований в России». Оказалось, что в течение последних 12 месяцев пожертвования делала половина россиян (49%). Директор по программной деятельности и отношениям с донорами благотворительного фонда «КАФ» Юлия Ромащенко уверена, что структура доходов НКО значительно изменилась за последние десять лет. После кризиса 2008-2009 годов международные доноры стали уходить, корпоративные доноры оказались в кризисе, и тогда некоммерческий сектор стал гораздо активнее обращаться к массовым частным жертвователям.
С миру по нитке
«Мы ежегодно проводим исследования трендов в области частных пожертвований в России и видим, что тех, кто жертвует НКО, становится больше. Расширяется спектр тем, которые люди готовы поддерживать, растет, пусть и не такими темпами, как нам бы того хотелось, число тех, кто подписан на регулярные пожертвования в пользу НКО (так называемые рекуррентные платежи), — говорит Ромащенко. — Частные пожертвования физических лиц — это довольно сложный источник финансирования, потому что НКО нужно «идти в народ», объяснять, почему то, что они делают, важно, необходимо добиться от людей понимания и желания поддержать НКО. Но этот источник хорош тем, что он внутри себя диверсифицирован: если от вас отвернулся один частный донор, то вряд ли отвернутся все. Физические доноры — доноры с большой лояльностью, они не уйдут от вас, потому что у них поменялись какие-то корпоративные процедуры. Кроме того, физические лица работают в компаниях, и это иногда открывает выход на другие источники финансирования».
В исследовании фонда «КАФ» говорится, что шесть человек из десяти (59%), совершавших пожертвования за последние 12 месяцев, помогают детям, трое из десяти поддерживают нуждающихся (32%) или помогают религиозным организациям (31%).
Юлия Ромащенко поясняет: «Наиболее охотно частные лица у нас по-прежнему поддерживают все, что связано с детьми. Фонды, которые привлекают адресную помощь, больше опираются на частные пожертвования — такую помощь сложнее упаковать в проект, а история конкретного человека вызывает больший отклик и сочувствие. При этом многие фонды, которые помогают конкретным людям, ведут системную работу: внедряют новые протоколы лечения, повышают квалификацию специалистов, поддерживают научные исследования. На такую деятельность уже более логично привлекать гранты — мысль о том, что надо скинуться еще и на научные исследования, людям не так близка, они привыкли, что научные исследования финансирует государство».
Источники пожертвований благотворительного фонда AdVita, который помогает людям с онкологическими, гематологическими и иммунологическими заболеваниями, а также системно поддерживает крупные онкологические центры, прежде всего НИИ детской онкологии, гематологии и трансплантологии им. Р.М. Горбачевой:
- Частные пожертвования — 48%
- Юридические лица — 27%
- Фонды — 8%
- Краудфандинг — 6%
- Гранты — 6%
- Ящики — 3%
- Мероприятия — 2%
Аналитики и фонда «КАФ», и фонда «Нужна помощь» отмечают активный рост интернет-платформ для пожертвований, таких, как «Нужна помощь», «Благо.ру», «Добро» Mail.ru. Переводить деньги через них просто, удобно, к тому же все представленные там фонды проходят верификацию, отчитываются о своей деятельности, а значит, им можно доверять.
«Традиционно самые первые в списке частных каналов пожертвований — ящики-копилки и sms-платежи, но они не растут, доля sms-платежей даже немного уменьшается. Однако за четыре года примерно на 7% выросла доля тех, кто жертвует на счет благотворительной организации через интернет, — говорит Елизавета Язневич, руководитель отдела исследований БФ «Нужна помощь». — Все больше организаций делают свой сайт подходящим для этого и увеличивают долю частных пожертвований в своем портфеле».
Несмотря на специфику российского законодательства последних лет, иностранные пожертвования также по-прежнему занимают важное место в структуре доходов многих фондов. «Есть НКО, которые традиционно используют иностранные деньги, поскольку занимаются темами, связанными с ЛГБТ, правозащитой. Эти темы сложны для того, чтобы открыто на них фандрайзить или подаваться на государственные гранты», — поясняет Елизавета Язневич.
Плюсы и минусы грантов
Софья Жукова, директор по фандрайзингу фонда «Нужна помощь», вспоминает, что из-за кризиса 2018 года многие благотворительные организации потеряли ключевых доноров, что сильно повлияло на некоммерческий сектор: «Общаясь с региональными НКО и с достаточно крупными НКО в Москве и Петербурге, мы видим, что многие из них стали больше времени и сил уделять сбору частных пожертвований». Но это, конечно, не значит, что благотворительные организации хотят отказаться от помощи бизнеса.
По словам Жуковой, очень крупный бизнес продолжает жертвовать в некоммерческий сектор, «используя в качестве инструмента собственные фонды, которые реализуют грантовые программы». Примеры таких фондов — Благотворительный фонд Владимира Потанина, Благотворительный фонд Елены и Геннадия Тимченко, фонд региональных социальных программ «Наше будущее» и «Абсолют-Помощь». «Задача таких фондов — правильно распределить деньги бизнеса, чтобы они повлияли на весь сектор или на какую-то социальную проблему», — поясняет Жукова.
Дарья Буянова, директор по фандрайзингу БФ «Добрый город Петербург», директор МФЦК «Социальные инновации», вместе с коллегами не только получает гранты на крупные инфраструктурные проекты, но и проводит грантовые конкурсы. «Плюсы в том, что гранты позволяют поддержать крупные инфраструктурные проекты, которые нельзя быстро перевести на другие источники финансирования — например, нашу программу «Добрые города», — говорит она. — Это гигантский проект, в котором обучаются и обмениваются опытом несколько тысяч специалистов, несколько сотен организаций. Бюджет этой программы — примерно 10 млн руб. в год. Мы добились того, что половина программы финансируется из других источников, не из грантов. Но еще несколько лет нам будет нужна грантовая поддержка. Такие большие истории нуждаются в институциональных донорах — тех, кто дает гранты на конкурсной основе, по разным темам. И подобных проектов много».
«Если организация работает в большей степени с проектами, работает с детскими учреждениями, занимается развитием местного сообщества, поддержкой спорта, возможно, получить гранты ей будет проще», — говорит Юлия Ромащенко. При этом она напоминает, что «класть все яйца в одну корзину» может быть опасно. Любой организации нужно позаботиться о нескольких источниках дохода.
«Минус грантовой истории заключается в том, что гранты заставляют тебя бесконечно мыслить проектами, — поясняет Дарья Буянова. — Но проект конечен, у него должен быть результат и финал, а некоммерческая организация живет своей деятельностью, миссией, постоянной программой. И тут часто случается разрыв: люди придумывают проект за проектом, но не достигают устойчивости». В результате, по мнению эксперта, получается набор отрывочных активностей, и организация, взявшая на себя ответственность перед некой целевой группой, эту ответственность нести не может — однажды она не получит грант на то, на что получала прежде, и ее подопечные окажутся без привычной помощи.
В сфере грантов есть своя мода, и сейчас, как отмечают эксперты, в моде инициативы, связанные с развитием малых городов и сел, а также социальное предпринимательство. Поддержка таких инициатив — это уже нечто среднее между грантами и инвестициями в устойчивую бизнес-модель.
Среди свежих положительных тенденций многие представители некоммерческого сектора отмечают появление грантов не на проекты, а на инфраструктурную деятельность и развитие благотворительных организаций. Во время пандемии такие гранты выделили Благотворительный фонд Владимира Потанина, Благотворительный фонд Елены и Геннадия Тимченко, Фонд президентских грантов.
Независимость превыше всего
Фонд президентских грантов — пожалуй, самый известный и востребованный грантодатель в секторе. По итогам трех конкурсов текущего года президентские гранты получили 5 319 проектов на общую сумму 10,7 млрд руб. Но есть организации, которые не подаются на президентские гранты и не получают государственную поддержку принципиально. Среди таких организаций — петербургский «Упсала-Цирк», «единственный в мире цирк для хулиганов», социальный и культурный проект для детей из групп социального риска и детей с особенностями развития. «Упсала-Цирку» важна творческая независимость, сохранить которую, получая господдержку, практически невозможно.
Бюджет «Упсала-Цирка» — около 30 млн руб. в год. На 26% он состоит из пожертвований бизнес-доноров, 45% обеспечивают фонды, поддерживающие независимые культурные проекты, 7% — частные доноры, а доход от коммерческой деятельности составляет 22%.
Каждый пятый рубль команда «Упсала-цирка» зарабатывает самостоятельно. Доход приносят билеты на спектакли, авторские цирковые мероприятия для бизнеса и индивидуальных заказчиков, которые устраивает собственная коммерческая организация «Упсала-Цирка» — «Упсала Ивент». 50% от прибыли «Упсала Ивент» передает на развитие социальных проектов цирка. «Упсала-Ивент» участвует и в конкурсах грантов для малого бизнеса. Кроме того, на карантине команда «Упсала-Цирка» запустила платные курсы по жонглированию, которые также помогают необычному цирку выживать.
Как зарабатывают фонды
Зарабатывать благотворительные проекты пытаются самыми разными способами. Довольно популярный формат — социальное предпринимательство: создание рабочих мест для людей с инвалидностью и продажа продукции, которую они делают. Яркий пример — «Простые вещи», петербургский проект, на базе которого работают четыре инклюзивные мастерские: графическая, швейная, кулинарная и столярная, а также инклюзивное кафе «Огурцы».
«Универсальный, но, увы, незначительный источник дохода для самых разных организаций — это благотворительные ярмарки сувениров, — отмечает Юлия Ромащенко. — НКО могут продавать то, что делают их подопечные, родители их подопечных, корпоративные волонтеры на мастер-классах».
По словам Ромащенко, в некоторых случаях НКО может становиться и поставщиком госуслуг. Но это особенно сложный и тернистый путь: в каждом регионе свои требования и ограничения, тарифы могут быть совершенно невыгодными. Зато при этом у НКО появляется возможность повлиять на качество услуг и даже на государственные стандарты. Работает как поставщик госуслуг, к примеру, московский Центр лечебной педагогики.
Наконец, как отмечает Софья Жукова, сейчас активно обсуждается тема эндаумента, целевого финансирования: «Недавно поменялось законодательство в отношении целевого капитала, и эта тема снова стала актуальна». Первые ласточки уже готовы к полету: «Мы создали первый в России целевой капитал для поддержки старшего поколения, — говорит Дарья Буянова. — Он призван помогать формировать сообщество людей старшего возраста, которые готовы делать самостоятельные проекты. В конце года мы готовимся объявить первый конкурс из средств дохода этого целевого капитала».
«Важно, что у НКО в принципе появилась некоторая свобода, и к пожертвованиям и грантам стали добавляться доход от коммерческой деятельности и доход от целевых капиталов. В этом году НКО много сами производят и продают, либо продают то, что производят их подопечные. Крупные фандрайзинговые организации размещают средства на депозитах, если это позволяют устав, оферта и благотворительная программа, и таким образом тоже получают дополнительный доход», — говорит Софья Жукова.
И все же, как бы ни развивали фонды свою коммерческую деятельность, как бы активно ни работали с частными жертвователями, без поддержки бизнеса им по-прежнему не обойтись. Здесь, отмечает Елизавета Язневич, все, как и прежде, упирается в корпоративную ответственность и предпочтения собственника — в зависимости от этого компании выбирают, какие НКО поддержать.
Подписывайтесь также на Telegram-канал РБК Тренды и будьте в курсе актуальных тенденций и прогнозов о будущем технологий, эко-номики, образования и инноваций.
The Village продолжает выяснять, как устроен личный бюджет представителей разных профессий. В этом выпуске — сотрудник некоммерческой организации (НКО). Согласно закону, целью создания НКО не может быть получение прибыли, а деятельность такой организации должна быть направлена на достижение общественных благ. Некоммерческими организациями считаются и общины коренных малочисленных народов, и государственные учреждения, и казачьи общества. Благотворительный фонд — это одна из таких форм. На оплату труда административно-управленческого персонала благотворительные организации вправе потратить не более 20 % годового бюджета, поэтому заработок сотрудника фонда обычно ниже, чем у другого специалиста в той же отрасли. Мы расспросили психолога одного из известных благотворительных фондов о помощи проблемным семьям, видах волонтерства, доходах и расходах.
Профессия
психолог в НКО
Доход
50 000 рублей
Расходы
5 000 рублей
оплата услуг ЖКХ
20 000 рублей
3 000 рублей
10 000 рублей
хобби и занятия детей
1 000 рублей
3 000 рублей
1 500 рублей
6 500 рублей
прочие покупки и траты
Как попасть на работу в НКО
Сейчас мне 40 лет. В сферу помощи детям я пришла еще в юности: в 18 лет устроилась на работу в детский дом. Это было время, когда еще не было такого строгого регулирования сиротских учреждений и появлялось много интересных проектов. Я попала в новое место, которое изначально пытались открыть как учреждение семейного типа. Это был маленький детский дом, который должен был быть похож не на интернат, а на семью. Для работы набирали команду молодых и небезразличных людей. На тот момент профессиональных требований к сотрудникам детских домов не было никаких — брали людей с образованием, без образования, студентов. Я пришла работать воспитателем и параллельно училась на психолога. Оттуда ушла в декретный отпуск, а когда вернулась через три года, система сильно изменилась, что оказалось для меня совершенно неприемлемо.
Воспитатель — это человек, который, по сути, выполняет родительские функции в сиротском учреждении — проще говоря, работает мамой. И у меня была группа старших мальчиков, которым я была скорее старшей сестрой. Встреча с детьми в полном смысле слова перевернула мою жизнь. Для меня эти ребята стали очень близкими и значимыми. В какой-то момент мне стало очевидно, что та государственная система, в которой они находятся, совершенно не годится для детей. Я пыталась как-то справляться с системой, но не могла. Или я должна была постоянно нарушать всевозможные регламенты (что я, в общем-то, и делала), или пришлось бы наплевать на потребности, интересы, желания детей — и тогда я могла бы стать хорошим воспитателем с точки зрения руководства. В итоге я поняла, что не готова меняться под систему и была вынуждена уйти. Дети видели в этом предательство, и они были абсолютно правы.
Уходила я с пониманием того, что не конкретный детский дом плохой, а сама система никуда не годится. Стала искать, куда пойти и чем заняться. В Москве уже тогда было некоторое количество общественных организаций. Меня пригласили на лето побыть старшей вожатой в одном очень необычном лагере. Нужно было собрать волонтеров, готовых работать с детьми с тяжелыми ментальными нарушениями. Это был детский дом в другом регионе, и я поехала организовывать этот лагерь. С тех пор я больше не возвращалась в государственную систему и с 2000 года работаю в разных формах НКО и негосударственных проектах. Они связаны с темами сиротства и профилактики сиротства.
Последние пять лет я работаю психологом в фонде, задача которого — помощь детям-сиротам. Это и возвращение в кровную семью, и поиск замещающих семей, и поддержка тех детей, которые находятся в учреждениях, и реабилитация детей-инвалидов, и работа с проблемными семьями. С руководителем мы познакомились случайно, и она предложила мне эту работу. В фонде есть люди, которые, как и я, когда-то разочаровались в государственных учреждениях.
Помимо штатных сотрудников, в нашем фонде занято множество волонтеров. Для того чтобы работать непосредственно с семьями или детьми, нужно пройти определенное обучение. Эту подготовку мы проводим сами. Но есть и волонтерство, которое не касается наших клиентов. Например, люди собираются вместе, шьют игрушки, делают свечки, декупаж. С одной стороны, они интересно проводят время, а с другой — все, что они изготовили, потом продается, а деньги идут на помощь детям. Существует также волонтерство pro bono: у человека есть профессия, и он может что-то бесплатно сделать для фонда. Журналист пишет про нас статью, а оператор снимает какой-то материал. Постоянно нужны системные администраторы. Также в качестве волонтеров у нас заняты мамы, которые сидят дома и дистанционно управляют каким-нибудь процессом — например, ведут сайт.
Особенности работы
У нашего фонда достаточно много программ, я работаю в программе профилактики социального сиротства. Я помогаю молодым специалистам нашей команды справляться со своей работой, обучаю волонтеров. У меня бывают выезды в семьи, но только в трудных случаях. Наша задача — помочь семье в той самой точке риска, когда могут изъять ребенка. К такой ситуации всегда приводит комплекс проблем, и материальные — одни из первых. Нашими клиентами часто становятся мамы с диагнозами, выпускницы детских домов, женщины, которые сами выросли в неблагополучных семьях.
Сфера помощи семьям и детям связана с большим количеством других направлений, в которых дела обстоят намного хуже. Например, алкоголизм и наркомания — это одни из причин социального сиротства. Получается, что, пока у нас реабилитация зависимых не будет организована нормальным образом, трудно хорошо работать на профилактику сиротства. Есть и другие проблемные темы, например тема домашнего насилия. Работая в сфере защиты семьи, я знаю, что очень часто мамы детей, которым мы помогаем, живут с комплексом жертвы насилия — они пострадали от родителей, супругов, других людей. Еще одна смежная сфера — это психиатрия. У нас есть мамы с диагнозами, и мы видим, как непросто им отстоять свое право воспитывать детей. Очень трудно объяснить госорганам, что даже человек с диагнозом имеет право на семью и что наша задача — не забрать ребенка, а поддержать маму. Пока все эти проблемы в стране не решены, моя жизнь и деятельность будут связаны с НКО.
Очень важно посмотреть и оценить, в чем именно нуждается конкретная семья. Например, если мама не может прокормить четверых детей, то уместна материальная помощь. Но деньгами мы не помогаем, в такой ситуации мы обеспечим семью продуктами, одеждой, лекарствами. Не секрет, что часто отказываются от детей с проблемами со здоровьем. Если мама остается один на один с больным ребенком, работать она уже не может. Мы помогаем ей выстроить систему реабилитации, подтянув все возможные государственные ресурсы. Также мы работаем с семьями мигрантов, которым государственная система не помогает вообще.
Но помощь таким семьям — это не работа, которую можно сделать быстро, поставить себе плюс и на этом расслабиться. Есть семьи, которые приходится вести годами. В этом смысле мы сильно отличаемся от государственных учреждений, которые помогают в течение определенного срока, и если семья не справилась — детей забирают. Хотя отчасти эта логика понятна, но это не в интересах ребенка. Даже если мама не может устроиться на работу, это не означает, что детям будет лучше в учреждении. Я считаю, что есть смысл поддерживать семью дольше. Бывают случаи, когда ребенок уже попал в сиротское учреждение, тогда мы помогаем семье восстановиться в родительских правах и забрать детей.
Сейчас стали появляться детские дома нового типа, они даже называются по-другому — центрами содействия семейному воспитанию. Это заслуга в том числе и нашего фонда. Но мало просто перестроить детский дом — учреждения должны начать работать на выход детей из этого места.
Каждый сотрудник фонда сам планирует свой рабочий день, иногда приходится работать и в выходные, но тогда можно отдохнуть среди недели. Все зависит от того, как ты сам себя организуешь. У меня бывали времена, когда мне не удавалось три недели подряд взять хоть один выходной, и это очень плохо. Работа людей в социальной сфере часто приводит к профессиональному выгоранию. Причем у нас дела обстоят лучше, чем в государственной структуре, потому что там люди часто опускают руки из-за невозможности что-либо изменить. У нас же есть ощущение, что мы приносим пользу. К тому же есть возможность взять дополнительные выходные, обратиться за помощью к супервизору — специалисту извне, который помогает выстроить работу с трудным кейсом. Я сама являюсь супервизором для некоторых внешних проектов и провожу профессиональное консультирование.
Государственная система громоздкая, неповоротливая, и это не специфика России, так во всем мире. Но, как мне кажется, это нормально. Должна быть выстроена система государственной помощи, которая помогает основному населению страны, а НКО нужны именно для того, чтобы пробовать новое, разрабатывать и внедрять отдельные проекты и методы. Если какое-то новшество оказывается успешным, оно может использоваться в работе государственных служб. Судя по европейскому опыту, часто многие успешные проекты инициируют именно НКО. Но, в отличие от России, там на это выделяется достаточно щедрое государственное финансирование. У нас же с деньгами сложно, и это минус работы в некоммерческих организациях. Почти всегда ниже зарплаты, менее устойчивое положение проектов — они могут закрываться, если фонд не нашел денег.
Доходы
Благотворительные фонды привлекают средства по-разному. Это могут быть, например, гранты и субсидии. Часто фондам помогают корпоративные доноры. Считается правильным, когда у компаний есть социальные проекты и какая-то часть прибыли перечисляется на благотворительность. К тому же это дает возможность сотрудникам чувствовать важность своей работы: они не просто зарабатывают деньги, но и, например, помогают детям-сиротам. Эта практика больше распространена на Западе, но наш фонд также поддерживают некоторые компании. Это не очень большие организации, но они с нами уже много лет и стабильно перечисляют деньги на проекты.
Значительная часть нашего бюджета — это пожертвования частных лиц. Множество людей перечисляют нам небольшие суммы. Также мы проводим адресные сборы — это когда деньги собирают на конкретную семью, ситуацию, задачу. У нас есть регулярные благотворительные акции. Например, в супермаркетах одной сети устанавливают ящики, где можно оставить необходимые детям вещи: памперсы, детское питание, канцтовары. В магазинах звучат объявления об этой акции. Мы также проводим благотворительные мероприятия — например, ярмарки, где люди могут что-то продать, а вырученные деньги передать фонду. Еще проводим мастер-классы и продаем поделки наших волонтеров.
Существуют и фонды-мошенники. Они попали в серую зону нашего законодательства, потому что вроде бы ничего запрещенного не делают — собирают деньги и даже могут переводить часть средств на благотворительные цели. Но отследить все денежные потоки невозможно, и при ближайшем рассмотрении оказывается, что на благотворительность тратится далеко не все. Такие схемы, конечно, возмущают работников честных благотворительных организаций. Наши сотрудники пытаются мошенников фотографировать и сообщать в полицию, но пока здесь мы не победили.
С точки зрения заработков в НКО у меня неплохая зарплата. Я получаю 50 тысяч рублей, но это меньше, чем зарплата коллег в государственных центрах. Этих денег недостаточно, потому что у меня двое несовершеннолетних детей и нет мужа. Деньги — это то, чем я жертвую, исповедуя те ценности и принципы, которые мне важнее финансового благополучия.
У меня бывают дополнительные источники дохода — например, когда я провожу обучение внешних специалистов, работаю супервизором, выступаю на семинарах. В какие-то месяцы у меня на руках может быть и 100 тысяч рублей. Летом, как правило, бывает затишье, поэтому у меня копятся долги. Если я заработала много денег, то раздаю долги, поэтому пока не удается выйти в плюс. Я психолог, психотерапевт, психодраматист, но от консультирования отказалась, хотя раньше успешно вела нескольких клиентов. Два года назад мне перестало это быть интересно. К тому же консультирование требует много сил и времени.
Расходы
Весь бюджет считаем на троих — это я и двое детей. Вообще у меня есть еще старшая дочь, но она совершеннолетняя и недавно вышла замуж. У меня своя квартира, мне не нужно платить за аренду. Моя квартплата составляет 5 тысяч рублей. На еду мы тратим около 15–20 тысяч. Время от времени мы едим не дома, а в кафе.
Один ребенок учится в особой школе, и его нужно отвозить на такси туда, а иногда еще и обратно, когда я не успеваю его забрать. На такси уходит примерно 3 тысячи рублей, а иногда и больше. Ребенок ходит к репетитору, это 8 тысяч рублей, другая дочь рисует, и я трачу по 2 тысячи на материалы для рисования. Плюс тысяча рублей — это оплатить всем нам телефоны. Примерно 3 тысячи в месяц я трачу на уход за собой — делаю маникюр и педикюр. Я бросила курить сигареты и перешла на вейп, и это тоже требует определенных расходов. В месяц тысячи полторы я трачу на расходники и жидкости. У меня бывают спонтанные покупки, когда чего-то очень хочется прямо сейчас. Я покупаю исключительно практичные вещи. Например, у меня в гардеробе нет вещей, которые висят и ждут какого-то особого случая.
Остальные деньги распределяются на другие актуальные нужды: одежду, поездки, подарки. И вот здесь начинается нехватка. Я активно пользуюсь Avito. В основном я покупаю там одежду и обувь, но ничего не продаю. Все, из чего дети вырастают, я раздаю бесплатно. Часто я отдаю вещи нашим семьям.
Недавно я потратила кучу денег на билеты: ребенка нужно было отвезти на юг к моей маме, а через месяц я должна буду его забрать. Билеты стоили 20 тысяч рублей, и мне пришлось перекроить весь бюджет. И так каждый месяц — то поломался кран, то ребенку нужно купить зимнее пальто, то еще какие-то форс-мажорные траты, которые не укладываются в сумму моей зарплаты и создают ситуацию дефицита.
У меня есть приемы экономии. Когда я получаю зарплату, стараюсь сразу прикинуть, на что придется потратиться: квартплата, питание, долги. Оставшиеся деньги делю на количество дней до следующего поступления средств. Получается, что в день я могу потратить определенную сумму и не должна выходить за ее пределы. Так я не оказываюсь в ситуации, когда у меня совсем нет денег до зарплаты. Я пыталась пользоваться системой конвертов, когда разные суммы распределяешь на разные цели и раскладываешь по конвертам. Но я человек хаотичный, и мне трудно это применять. Сейчас я ни на что не коплю. Было бы странно откладывать деньги, имея долги, а их накопилось уже около 50 тысяч.
Читайте также: